Письмо сестре к 60-летию
 

Аленушка дорогая, 60 лет пролетело, а как сейчас помню… Жили мы в Оренбурге - после Теренсая приехали с богатством – подписными изданиями, включая Всеобщую историю искусств в семи томищах, стиральной машиной, хотя водопровода в обозримом пространстве не было нигде, ковром огромным, и занимали пятиметровую комнатку в половине деревянного дома у тети Ани, сестры бабушки Мани. Где находились книги и ковер – понятия не имею, видно, в глинобитном сарае во дворе, а вот салатовенькая стиральная машина украшала «зал» тети Ани, и в отсутствие взрослых я с ее внуком поворачивали таймер и слушали звонок… На время родов - и декрет 56 дней после родов - маму со мной позвали к себе тетя Леля с бабушкой Таней. Мы приехали. А бабушке Тане, что до войны родила пятерых детей и работала в колхозе, войну провела в концлагерях, а после войны работала санитаркой в тубдиспансере, первый раз в жизни (он же единственный) дали путевку в санаторий! Бабушке, уже пенсионерке, в то время шел 58-ой год, мы уже старше! Грех было бы не поехать. А потом у Лели загноилась культя, отправили в Гомель на операцию. Осталась мама со мной и 14-летним Генкой. Ночью она поднялась и сказала мне, что «пошла на роды», разбудила Генку и велела днем отвести меня к бабе Мане. Помню, что вел меня за руку, а не просто бежал сам по себе, как обычно. У бабушки меня поразил Мишка, что тарахтя, как машинка, на четвереньках загонял «в гараж» под стол серого резинового слона, подаренного ему накануне на 5-летие (вчера ему соответственно 65 набежало). Иринка, хоть моложе, адекватно себя вела, и я с ней лучше общалась…
А мама знала, что в Жлобине новая больница, и знала, в какой стороне. Дошла до высокого забора и пошла вдоль него, ища калитку, но ее все не было (а надо было 100 метров в другую сторону пройти), и корпуса за забором все темные. Дошла до одного, где окна светились, и полезла через забор, наверху переждала схватку и потом спустилась, нашла гинекологию, так в родовой дежурила ее сокурсница! И они заболтались, и мама, уже рожавшая и грамотная, тем более принявшая в степи роды в одиночку 64 раза в жутких условиях, бараках и юртах, порвалась!
У бабушки Мани на этажерке лежала папина телеграмма «Назовите Аленой. Седьмой будет сын». Ну, у папы внук и два правнука, а фамилия сохранена у самой младшей дочери и ее дочки!
Забирала маму из роддома пешком бабушка Маня, несла Аленку на руках, на Интернациональную, где мы с Генкой начистили картошки, а вот печку растопить соседка помогла. Не знаю, откуда взялась детская коляска, где Лена спала, но к врачу Аленку мама носила на руках, вот тогда я в коляску забиралась. Вернулась Лёля и через знакомых, кому гадала, стегала ватные одеяла и гафтовала (так «ришелье» называлось) занавески, достала мебель, невиданную в Оренбурге, и мама отправила контейнером круглый стол, желтый диванчик, двуспальную кровать, шкафы одежный и книжные, буфет, детский стол и стулик!
Мы с мамой и Аленкой уехали в Оренбург через Харьков, там на вокзале была комната матери и ребенка, чтоб перепеленать и покормить Аленку (застирать пеленку можно, а посушить негде), но все время мы проводили в кассовом зале, где змеилась огромная очередь в три ряда, чтоб закомпостировать билеты! Стояли попеременно то я одна, то мама с Аленкой на руках! Это около суток было, и люди норовили проскочить вперед… В поезде отоспались.
У тети Ани наша мебель уже стояла в сараях (там жаркая и сухая погода была), а в нашей комнатке, где помещалась родительская кровать и моя раскладушка, мне в ноги поставили чемодан с Аленкой! Так что у нее сроду странственная судьба… А мама стала худющая, обессиленная. Щитовидка, потом еще почки, печень.
Родители сняли однокомнатный глинобитный домик на Цвилинга, с печкой на кухне, она разжигалась семечной шелухой, которая в сарае насыпана до потолка! (мы с хозяйским внуком тщетно пытались найти в ней хоть одно ядрышко. Нет, маслодельный завод работал добросовестно… ). Домик был уставлен шикарной мебелью, с китайским ковром на полу и книгами на полках! У Лены двухмесячной - коляска! И тут родители задумали разводиться. Мирить их приехали бравые путешественники – безногая Леля и безрукий дед Осип. Они, конечно, на кухне вразумляли непутевых, но маты в комнате были слышны отчетливо… Потом приехала бабушка Таня нянчить Аленку. А родителям дали однокомнатную квартиру в Северном поселке, тоже в бараке, но с отдельным входом, как и в Теренсае… А за забором – ковыльная степь. Бабушка Таня с нами жила. Папа купил магнитофон и записывал первые Аленкины слова, поэтому ее цитаты помним лучше, чем чьи-то другие! «Лёка ДАляка», «Ненька, ди да! Тиво?», «ди ботьки матели», «аадин, два, тли, пать…и титИли»!! А в 1964 году летом нам дали трехкомнатную квартиру на пятом этаже на улице Строителей, Аленушку отдали в детсад, я пошла в первый класс, и в 1966 году мы переехали в Белоруссию, дальше, Леночка, уже сама всё помнишь!))) А еще случился эпизод, когда папе уже за 75 было: Он-то бороду носил десятки лет, а тут открывает мне дверь без бороды! Я ошарашенно выпалила: «Как ты на Лену похож!» - линия подбородка, рисунок губ и щек… А ведь он столько лет маму подозревал, что она Лену от поэта родила, матери которого делала уколы трижды в день, и который изданную вскоре книгу стихов маме не только посвятил, но и подарил... Я-то с Машей больше схожи хоть внешне, хоть темпераментом, а ты другое, более изысканное, произведение искусства)))